Роберту Говарду с любовью

В одном эссе из сборника «Рука красильщика» (1962) У. X. Оден затрагивает проблему, которой я бы хотел заняться подробнее и рассмотреть в этой статье.

«По-моему, это Эдвард Лир сказал, что испытание для воображения — это способность назвать кошку „кошкой", а в „Бытии" нам говорят, что Господь привел к несогрешившему Адаму всех тварей, дабы тот назвал их. И как называл живую тварь Адам, такое и получала она название, то есть Надлежащее Имя. Здесь Адам играет роль протопоэта, а не протопрозаика. Надлежащее имя должно не только обозначать какое-то существо, оно должно обозначать его правильно. И эта правильность должна быть общепризнанной».

Господин Оден не прав насчет замечания о названии кошек — оно принадлежит Сэмюэлю Батлеру, а не Лиру¹, — но в остальном его утверждение кажется мне правильным, за исключением того, что проводимое им различие между поэтом и прозаиком представляется мне бессмысленным. По крайней мере в области фэнтези выдумывание имен и названий — нахождение «Надлежащего Имени» — имеет первостепенное значение.

Создавая вымышленный мир с помощью слов, писатель невольно выступает в роли Адама. Назвать надо все: королей, богов и людей, а также королевства, города, реки, океаны, горы, леса, пустыни, острова и всех зверей и птиц, обитающих в этом мире. Адаму-то было легко: ему требовалось назвать всего лишь зверей!

И вдобавок это особенные имена и названия, их вес, цвет, музыка и вкус тоже имеют огромное значение. Признаться, я фанатик в этом плане: всегда отличался сверхчувствительностью к звучанию, виду и привкусу выдуманных имен и названий. У некоторых людей превосходный слух для их выдумывания: Дансени — старый мастер по этой части, а Джек Вэнс — гений. Другие менее компетентны. У некоторых такое умение вообще отсутствует; этих несчастных писателей либо вовсе нет слуха для звуков неокогномики, либо они не готовятся заранее, составив список в пятьдесят-шестьдесят вымышленных имен названий, чтоб иметь их под рукой, когда возникнет необходимость, — именно такую систему я рекомендую всем новым труженикам в искусстве фэнтези. Более торопливые из таких писателей (а к ним я могу отнести и Гарднера Фокса), столкнувшись с необходимостью вставить в абзац выдуманное имя или название, делают одно из двух: либо беззастенчиво выхватывают существительное из истории, географии или легенды и видоизменяют его, выкинув слог или изменив гласную; либо с ходу лепят имя и название, обычно неудобоваримое, полное «х», «z» и «q».

Ни то ни другое начинающему автору делать не рекомендуется. Что касается выдирания имени и названия из истории, то к этой нездоровой практике пристрастился и сам Роберт И. Говард, из-за чего пострадало качество произведений. Позвольте мне рассказать об этом чуть подробнее. Говард отлично умел создавать оригинальные имена и названия, но чересчур часто имел склонность скорее заимствовать их, чем выдумывать самому. Ввиду частично исторического характера произведений о Конане Говарду пришла в голову неудачная мысль использовать часть существующих названий. То есть, хотя Хайборийская эра и была предположительно задолго до нашей древней истории и все достижения тех цивилизаций были уничтожены в катаклизме, память о том времени дожила до исторических времен в виде смутных и искаженных легенд.

Идея эта совсем не плоха при правильном подходе. Дм и мрачных, сильных названий, напоминающих о темном зле, Говард пощипал классическую мифологию и употребил их для наименования древних царств, где жители предаются первозданной черной магии. Полагаю, он ставил целью зародить у читателя мысль о том, что названия этих империй черных магов стали в более поздние времена практически синонимами зла и ужаса, оставшись в памяти людей на века, и вошли в «ранние» мифы как полузабытые символы. Поэтому в «Боге в чаше» он упоминает царство Ахерон, а далее Стигию и Дагонию. Обе страны названы в «Дьяволе в железе» (Ахерон — «река печалей», одна из пяти рек Аида; Стигия происходит от Стикса, еще одной реки во владениях бога подземного мира усопших. Слово это стало синонимом тьмы. Дагония же — производная от филистимлянского морского бога Дагона, храм которого разрушил Самсон (Книга Судей 16: 23—30).

Так вот, как я сказал, это была очень хорошая идея — фактически одна из лучших идей Говарда. Но когда он отступил от применения такой техники «наименования для конкретной цели» (то есть для намека на царство ала, столь ужасное, что само его название веками жило в мифах как синоним тьмы или ада) и начал применять его просто потому, что это легкий способ лепить имена и названия, это стало изъяном его стиля, и притом бросающимся в глаза.

Например, положение Греции на его карте воображаемого мира в Хайборийскую эру занимает королевство Коринфия. Название выбрано явно потому, что оно похоже на название древнегреческого города Коринф, и, следовательно, ему предназначено «намекать» читателю на древнюю Грецию. Мысль эта совершенно неудачна. Коринф был маленьким, незначительным городком, расположенным на небольшой неплодородной полосе перешейка между Сароническим и Коринфским заливами. До тирании Кипсела и Периандра (657—581 гг. до нашей эры) он не знал ни могущества, ни процветания, не играл никакой важной роли. Даже во времена Гомера это был мелкий городишко, во всем послушный Микенам. Намекать, будто первозданная Греция была известна под названием Коринфия — значит совершать логическую нелепость. Говард сделал бы лучше, назвав свою прото-Грецию Элленика или Ахайя (так называл Гомер древних греков). Такие названия были бы более удачны, но Говард не задумываясь набивал текст на печатную машинку и схватился за первое пришедшее в голову греческое название. На размышления о нем он времени не тратил. На это он просто плевал.

И повторял эту же ошибку вновь и вновь в своих рассказах о Конане на самый неуклюжий лад, какой только можно вообразить. В «Черном колоссе» он знакомит нас с городом Акбитания. Это всего-навсего Экбатаны — историческая столица Древней Мидии. В «Королевстве Черного берега» он упоминает город под названием Асгалун, а это всего-навсего древний библейский город Аскалон. Еще хуже фигурирующий в повести «Алая цитадель» город Хоршемиш — чуть искаженное название древне-сирийского города Каршемиш.

Говард применял названия, находившиеся под рукой. Он нe давал себе труда пойти на лишнее усилие и создать собственные названия. Точно так же это относится к большей части имен его персонажей, и многие читатели считают это одним из самых крупных его изъянов. Обсуждая в письме к Дональду А. Уоллхейму знаменитое эссе Говард «Хайборийская эра», Говард Филипс Лавкрафт отметил:
«Единственный изъян в этом материале — это неисцелимая склонность Мастера (Роберта Говарда) изобретать имена и названия, слишком сильно напоминающие действительные имена и названия из древней истории — имена, вызывающие у нас совершенно иной ряд ассоциаций. И многих случаях он делает это с умыслом, считая, что знакомые названия происходят от описываемых им легендарных царств. Но только такой умысел губится тем, что мы четко знаем этимологию многих исторических понятий и поэтому не можем принять предложенное им происхождение слов».

Л. Спрэг де Камп тоже обсуждал эту досадную черту Говарда в предисловии к своему эссе «Толкование Хайборийских повестей Говарда», впервые опубликованном в знаменитом фэнзине «Амра». Подытоживает он его так:
«Многие из личных имен, использованных Говардом и рассказах о Конане, — обыкновенные личные имена — латинские (Публий, Констанций, Валерия), или греческие (Дион, Пеллий, Тиберий), или их современные итальянские версии (Публио, Тито, Деметрио). Остальные — азиатские или арабские имена, иногда видоизмененные (Арам Бакш, Яр Афзал, Джунгир Хан и так далее), а иные... ацтекские или псевдоацтекские и псевдоирокезские».

Даже само имя Конан — имя самого могучего герои Говарда — было позаимствовано, а не выдумано. Это обычное кельтское имя. В средневековой Бретани было сколько угодно герцогов Конанов плюс король фоморов Конан в ирландском мифе. И оно, конечно же, появляется и в современную эпоху, как, например, первая половина фамилии создателя Шерлока Холмса.

Это действительно не тот метод. Невыгодно чересчур облегчать читателю угадывание источника происхождения ваших имен и названий. Речь здесь идет о замечательных рассказах про варвара Брэка, которые пишет Джон Джейке начиная с 1963 года. Эти рассказы являются очень привлекательными образчиками хорошего меча-и-магии, насыщенного живостью, смаком и колоритом. Но они не могут служить образцом хорошей техники выдумывания имен и названий. К примеру, бродячий воин-варвар Джейкса ищет «золотое царство Хурдисан», лежащее где-то на юге. Ну, Хурдисан — достаточно миленькое название, но не требуется очень больших знаний в географии, чтобы догадаться, что Джейке небрежно (и неосторожно) срисовал его с Курдистана — плоскогорья в юго-восточной Турции, северо-западном Иране и северном Ираке. Как только обнаруживаешь источник этого названия — шиик! — вся романтичность и таинственность, которые стремился вплести автор в свое повествование, вылетают в трубу.

Схожим образом Джейке насаждает две противоборствующие религии в своем параллельном мире (которые про себя я называю Пра-Земля): темный культ поклонения богу-дьяволу Йод-Хагготу и псевдохристианских последователей «экстатического козопаса Несториамуса». Опять же идея в сущности хорошая, но неумение Джейкса продумать проблемы неокогномики препятствует читателям охотно забыть о недоверии. Ибо Йод-Хаггота Джейке позаимствовал из лавкрафтовской мифологии Ктулху, где присутствует божество Йог-Сагот, а что касается Несториамуса, то Джейке получил его из имени сирийского церковника V века Нестора, основателя несторианской церкви (или, если угодно, ереси).
В предисловии к одной из книг о Брэке Джейке честно признается в том, что взял себе за образец Говарда. В этом нет ничего плохого, но когда писатель подражает даже дурным привычкам своего кумира, это влияние, доведенное до идолопоклонничества ².

К несчастью, этой дурной привычке Говарда последовали и многие другие писатели. Не оказалась не восприимчивой к этому заразительному примеру и такая блестящая писательница, как Ли Брекетт, способная и сама выдумывать отличные имена и названия, как, например, Валкис, Джеккара, Синхарат и «торговый город Кахора». Нo она часто подбрасывает парочку-другую иных вроде Барракеша (от Марракеша — город в Марроко) и Богхаз Хой (от Богакой — район крупных археологических раскопок Хеттской цивилизации в Турции). В «Мече Рианнока» у нее есть Кар Дху, в то время как в «Тени над Марсом» она знакомит нас с Кар Хеброй. Это, конечно же, неудачный выбор названий для древних городов на планете Марс. «Кар» — уэльский префикс, часто попадающийся в таких топонимах, как Карлеон, Карнарвон и так далее. А если подумать, то и Рианном происходит из Уэльса, как видно из недавно опубликованного романа Эвангелин Уолтон «Песня Рианнон».

Гарднер Ф. Фокс в своих романах о варваре Котаре виновен в том же изъяне. Писатель, полный энергии, мастер колоритного, волнующего повествования, он печатался еще в «Плзнет сториз», и я вспоминаю с нежной ностальгией как читал лет этак в четырнадцать написанные им захватывающие приключения. Однако он из тех писателей, которые выдают материал на-гора с головокружительной скоростью, выдумывая его на ходу, что, конечно же, не метод. Слепленные им имена и названия с головой выдают авторскую неряшливость, и хотя он выработал в сущности одобряемый мной стремительный и колоритный стиль дешевой приключенческой литературы, из-за своей привычки плохо чеканить имена и названия он показывает себя писателем среднего таланта и скромного умения.

Этот недостаток проявился в самое последнее время в потоке его романов меча-и-колдовства, серии, начавшейся с романа «Котар — варвар-меченосец» (1969). Фокс продолжил его по меньшей мере пятью томами, из которых последний известный мне — «Котар и истребители колдунов» (1970). Действие разворачивается на планете под названием Зимля, которая кажется довольно-таки эемлеподобной планетой в отдаленном будущем, но мне несколько не ясно, хочет ли Фокс дать нам понять, что это наш мир несколько тысяч лет спустя (автор по какой-то причине умалчивает об этом). Так или иначе, Зимля — варварский мир воинов и волшебников, сага же Фокса повествует о могучем воине и авантюристе Котаре, бодро и весело попадающем из одной переделки в другую. Вооружен Котар заговоренным мечом Ледяным огнем, и его вечно преследует старый враг — дьяволица и искусительница Рыжая Лори. Сама сага забавна, но сюжеты несколько стандартны.

У Фокса нет никаких особых затруднений с захватывающими приключениями и лихими подвигами, но он слабоват в технике фэнтези и ужасно неумел в изобретении имен и названий. Он просто хватает первое подвернувшееся имя (название), меняет гласную или согласную букву и переносит на страницу, ничуть не заботясь о том, насколько очевидна может быть такая подмена. Сам-то автор, видимо, убежден, что глупый читатель ничего не заметит. Это слишком опасная беззаботность. В «Котаре с магическим мечом» (1969) его герой-скиталец, вооруженный заговоренным мечом, данным ему чародеем Афгорконом (скорее всего, от Афоргомона Кларка Эштона Смита), пытается похитить магическую драгоценность у императора Авалоння (от острова Авалон из легенд о короле Артуре), но схвачен императорской «прокорианской» гвардией (от древнеримской «преторианской гвардии»). Клянясь своим богом Двалкой (позаимствованным у Говарда, есть такой бог Валка в серии о Кулле), он прорывается на волю и бежит в параллельный мир Нирваллу (от буддистского термина «Нирвана»), где «великан-кумбериец» (от говардовского «гиганта-киммерийца») сталкивается с целым спектром сверхъестественных опасностей, прежде чем снова попадает домой. Неряшливая, неуклюжая, топорная работа.
Это, безусловно, не метод.

Как я заметил чуть раньше, когда дело доходит до создания имен (названий), некоторым писателям словно медведь на ухо наступил. Говард, выдумывавший иной раз неплохое имя или название (такое, как Кулл и Валузия), часто делал ошибки, заимствуя часть имен и названий из истории, а не сочиняя их сам. Но когда он выдумывал ими (название), оно было совсем не пресным. Вот те несколько самоцветов, отобранных с кровавых страниц его книг: Так, Тауг, Тог, Йог, Яра, Занг, Зогар, Саг.

Майкл Муркок — еще один бесспорно даровитый писатель, обладающий необходимым талантом для создания прелестного и мелодичного, оригинального имени (названия), когда он того хочет. Беда в том, что хочет он ЭТОГО не всегда, и отличные образцы словотворчества у него постоянно перемежаются с неудачными. В повести «Глаза нефритового человека», прочитанной мной в рукописи, но пока неопубликованной, он в одном абзаце выдает аккуратный синтез самых лучших и самых худших своих названий. Герцог Аван расспрашивает Элрика о его путешествиях:
« — Да, и одна из этих легенд рассказывает о городе, который старше Имррира. Город этот расположен далеко в джунглях запада.
Элрику вспомнился разговор с Эарлом Саксифом Даном...
— Вы говорите о Рълин Кърен А'а?
— Да. Непонятное название... — Герцог Аван посмотрел на Элрика с любопытством. — Вы произносите это название гораздо мягче, чем я». Ну, что касается «Имррира — Города Грез Мельнибонэ», то такое прекрасное название достойно самого Лорд Дансени.
Но «Рълин Кърен А'а»...
Если б читали ели названия на обед, то вот это вызвал бы у всех несварение желудка.

Итак, каким же критерием мы пользуемся для суждения о вымышленных именах (названиях)? «Правильностью» достаточно верно определяет Оден. Это качество правильности неуловимо, его трудно определить, но мы узнаем его когда слышим. Только «Надлежащее Имя» — и ничего больше не должно подойти к тому, кого (что) вы описываете. Для примера обратимся к первой странице роман Берроуза «Тувия, дева Марса» и прочтем: «На массивной скамье из полированного эрепта под пышными цветами гигантской пималии сидела женщина. Красивой формы, обутая в сандалию нога ее нетерпеливо постукивала по усыпанной драгоценными камнями тропинке, которая вилась между величественными деревьями сорапуса через алые газоны королевских садов Туван Дина, джеддака Птарса, в то время как темноволосый краснокожий воин, склонившись над ней, шептал ей пылкие слова признаний».

Признавая самоочевидный факт, что это просто блестящий способ начать повествование — сцена, обстановка, настроение и персонажи набросаны одним быстрым движением мастерской кисти, — обратите внимание на эти вымышленные названия. Пималия и эрепт. Цветы пималии. Массивная скамья из полированного эрепта. Мы узнаем эти вещи, когда слышим их «Надлежащее Имя» — «и никакое другое не подойдет».

«Пималия» звучит словно название цветущего дерева; «эрепт» — словно какой-то камень. Именно это и подразумевает под правильностью Оден.

А теперь попробуем сказать вот так:
«На массивной скамье из полированной пималии под пышными цветами гигантского эрепта сидела...»

Не выходит. Просто никак не выходит. Выдуманные слова — чистую чепуху, звучащую кое-как, — просто нельзя применять взаимозаменяемо.

Позвольте мне привести еще один пример правильного выдумывания названий, обратившись на сей раз к областям, нам известным. В Англии посреди мрачной солберийской равнины возвышается громадный каменный памятник неолитических времен, известный как Стоунхендж.

Стоунхендж... попробуйте-ка это слово на язык, прокатайте его во рту, прислушайтесь к нему... Стоунхендж. В этом слове есть какая-то медлительная, степенная величавость. Слоги его тяжеловесны, массивны, как самые огромные камни. А теперь вообразите-ка, что каменный памятник называется Пикадилли!

Просто не стыкуется, не так ли? В настоящем названии есть тяжеловесная и таинственная величавость — она видна сразу в медленном тяжелом накатывании слогов с одинаковым ударением на каждом слоге. А «Пикадилли» слово живое, почти юмористическое. Оно звучит тривиально, побрякивающе. Им попросту никак нельзя заменить настоящее название.

Настоящее название — Стоунхендж — «Надлежащее Имя», и мы каким-то образом узнаем его, когда слышим

Итак, какой же другой критерий, помимо правильности приходит на ум для суждения о выдуманных названиях?