Когда умные, образованные люди на протяжении долгого времени обсуждают определенную тему, становится практически невозможно добавить к сказанному нечто новое. Это еще в большей степени относится к литературе, нежели к политике, философии или, скажем, живописи. Менее всего это верно в отношении науки, с ее высоко развитым искусством текстуальной дискуссии, поскольку в науке диалог происходит не столько между автором и читателем, сколько между человеком и квази - бесконечной Вселенной. Точно также невозможно более рассыпаться в искренних дифирамбах бессмертному Шерлоку Холмсу, однако произведения, ему посвященные, по-прежнему предоставляют исследователю простор для ученых изысканий. Равным образом, мне представляется, и поклонникам Конана стоит уделять больше времени пристальному изучению авторских текстов, а не бесконечным славословиям в его честь. Однако, не располагая достаточным временем и подручными материалами, я вынужден отступить от собственных принципов и пуститься в разглагольствования, именуемые «эссе на заданную тему» — несмотря даже на то, что территория эта давно уже была освоена такими мастерами своего дела, как Джон Д. Кларк и П. Шулер Миллер.

      Прежде всего, вполне закономерен вопрос, имею ли я право именоваться другом Конана. Я и вправду обошелся с ним весьма нелюбезно в небольшом памфлете, который назывался «Варвар». Но, imprimis, позволю себе заметить, что в кругу приятелей дружеское подкалывание всегда уместно, secundus, Конан — слишком значительная фигура, чтобы его могли затронуть подобные уколы пера, и tertius, пусть у нас и случались определенные разногласия, но всем известно, что герою в сказке необходим противник — и здесь я сыграл роль именно такого злодея.

      Вам, должно быть, памятен эпизод в «Черве Уроборосе», когда великие владыки-демоны также признают, что испытывают в нем нужду и поворачивают время вспять, дабы воскресить поверженных врагов из Колдовских земель. Боюсь, меня упрекнут в ереси, но это всегда казалось мне самым неудачным моментом в великолепном романе. Юные сорви-головы еще могут быть склонны к безрассудному риску, но зрелые мужи не вправе ставить под угрозу всеобщее благополучие ради одного красивого жеста. Я скорее готов поверить Одиссею, преодолевавшему невероятные трудности ради того, чтобы вернуться, в конце концов, родному очагу. Все, что дальше написал об этом Теннисон — просто сентиментальные глупости. Так же и герои Толкина были вынуждены совершать героические поступки против воли и, сражаясь с самим Сауроном, мечтали лишь о мирной жизни и покое. Подобным же образом злосчастное стечение обстоятельств вынуждает к действию Гуннара из Литхенда и Греттира Сильного: и лишь тогда они показывают, на что способен настоящий мужчина, когда у него не осталось иного выхода.

      И здесь, прежде всего, надо отдать должное Конану. Он растет. Мелкий воришка и наемник, едва ли не случайно он узнает, что значит вести за собой людей, и какую ответственность это накладывает на человека. И, наконец, сделавшись королем Аквилонии, он оставляет свои разбойные наклонности и сражается уже не за себя, но за свою державу, и даже становится настолько законопослушным, что сочетается с любимой женщиной браком. Разумеется, ему по-прежнему не сидится на месте — да это и не удивительно — но, мне кажется, если бы только силы зла согласились оставить его в покое, меч киммерийца никогда более не покинул бы ножен. Он частенько вспоминал бы с грустью былые деньки и едва ли сделался бы Почтенным Старцем — скорее, шокировал бы своих отпрысков неумеренной руганью и возлияниями, — однако ему хватило бы ума принять жизнь такой, как она есть.

      И все же приходится признать, что во многом Конан не дотягивает до истинно великих героев. Для этого он недостаточно сложен как личность. Я не хочу сказать, что герой должен быть неврастеником. Нам и без того в современных романах хватает персонажей, настолько отягощенных всевозможными комплексами, что они и высморкаться не в состоянии без истерики. Но Конан, скажем так, слишком уж прямолинеен и однозначен. Сравните его, к примеру, с реально жившем в X веке исландцем Эгилем Скаллагримсоном: воин и бродяга, он исколесил север Евро.пы от России до Гренландии, был доверенным лицом одного короля и смертельным врагом другого — но также первоклассным поэтом, ловким торговцем, отличался наблюдательностью, чувством юмора (зачастую направленным на себя самого) и негасимыми страстями. В старости, совсем ослепший, он убивает человека из-за какой-то нелепицы, и одновременно на смерть сына пишет незабываемую оду «Сонаторрек». Конечно, Эгиль является исторической личностью, но того, кто составил его биографию (вероятнее всего, это был Снорри Стурлсон), по праву можно считать одним из лучших романистов всех времен.

      Конан является личностью куда меньшего масштаба. У него немного отличительных черт, и все они очевидны: он отважен в бою, подвержен предрассудкам, суров нравом и не склонен к пустой болтовне и зубоскальству. Он неизменно предан друзьям и непримирим к врагам. Кое-что смыслит в тактике, но, похоже, не имеет ни малейшего представления о стратегии, что является крупным его недостатком. Вплоть до весьма зрелого возраста он весьма пренебрежительно относится к женщинам, воспринимая их исключительно как объект для удовлетворения своих потребностей, и не проявляет интереса к семейной жизни. Это совершенно несвойственно большинству людей и, в особенности, варварам, так что, возможно, причину этому следует искать в тяжелом детстве киммерийца. И все же ему следовало осознать гораздо раньше, что, как король Аквилонии, он обязан иметь законорожденного наследника. Конан имеет представление о чести, ему совершенно не свойственно желание причинять боль окружающим; вместе с тем, ему никогда не приходит в голову, что враги, которым он сносит головы с такой легкостью, также являются людьми. Это, как и многое другое, выдает его ограниченность. Полагаю, Аквилония процветала под его правлением лишь благодаря тому, что, подобно Чингисхану, Конан был достаточно умен, чтобы назначить на ключевые посты умных чиновников.

      Но теперь, когда мы подобным образом ограничили нашего варвара, взглянем на то, что остается — и увидим, что это весьма хорошо. Конан отважен, по-своему честен, упрям, не лишен великодушия. Покончив с юношеской вольницей, он старается честно исполнять свой долг и упорно идет к цели. За одно это он вполне достоин уважения, — даже если это не тот человек, кого вы с радостью пригласили бы на званый обед.

      И, конечно, нельзя забывать о его приключениях! В этом, мне кажется, искусство Роберта Говарда остается непревзойденным. Он пишет сильно, ярко, живо. И пусть ему недостает мастерства Толкина или Эддисона, но он достигает основной цели любого рассказчика: то, что он описывает, оживает в воображении читателя. Говард, прежде всего, автор в высшей степени зрелищный. Мне кажется, сцены, которые он описывал, всегда отчетливо стояли у него перед глазами. И виделось ему не только зло и жестокость. В произведениях его можно найти отрывки поразительной красоты, например, описание южной Аквилонии на закате, в «Часе дракона». А чего стоит напряженный, яростный ритм его рассказов!..

      В общем, пусть Конан и не является величайшим из воинов, но он никогда не будет и последним в их ряду.

Пол Андерсон.